Увачан умел изгонять болезнь. Как он это делал? Духи ему помогали, не иначе. Агаяна помнит, как шамана позвали на стойбище, когда она рожала первого сынишку. Мальчик родился слабеньким, желтушным. Даже не пищал, так слаб был.
Це-це-це!.. – цокали языками старики. – Не жилец, однако.
Увачан попросил у Агаяны связку оленьих сухожилий - каждая хозяйка держит их в запасе для шитья омчур, чулок из оленьей шкуры. Попробую отстоять твоего первенца, сказал матери.
Протянул несколько жил через мочку своего уха. Вначале нити мгновенно рвались. Но шаман гневно разговаривал с кем-то невидимым. Плевался. Махал руками, гнал таинственного собеседника прочь. И вот диво: нити стали проходить через мочку уха до середины, и уж только потом рваться.
- Но! Теперь уходи, - пихнул кого-то незримого Увачан.
- Поживет твой парень лет до тридцати, однако, - сказал, довольный исходом борьбы. - Больше Харги (злой дух – эвенк. яз.) не отпускает ему срока.
Как в воду глядел. Сын Агаяны переселился в край Печального Заката, когда отшагал половину своей тропы в Срединном мире, - в тридцать лет. Но Увачан об этом уже не узнал.
На реке Калар в 1929 году открыли прииск по добыче золота. Золотые слитки, что выносила на берег река, эвенки показали советским партаппаратчикам. И вскоре безлюдный таежный край наводнили толпы золотодобытчиков. Кроме золота им всем нужно было мясо. Много мяса! Но где взять? Искусных охотников среди искателей фарта не было. Да и откуда им было взяться? К каларскому берегу прибились все больше бывшие крестьяне, сорванные с черноземных земель голодомором.
Рудничное начальство долго головы не ломало: мяса вдосталь у эвенков, что держат домашних оленей. Орочоны (оленные люди – эвенк. яз.) должны обобществить стада оленей. В селении Средний Калар освободили одну избу, стол в жилой части поставили, начальников за него посадили. Сказали эвенкам: колхоз будет. Как поспоришь? На руднике есть охранники, у них ружья.
Увачан не согласился:
- Оронов (оленей – эвенк. яз.) в общее стадо сгонять нельзя. Общие – ничьи, выходит?
Эвенки к своему шаману прислушались, отогнали стада на дальние стоянки. С ними откочевал и Увачан.
Тогда новые начальники на строптивого кама охоту открыли. Сказали орочонам: кто покажет, где шаман скрывается, тому ружье новое в подарок будет. Молодой парень, помощник Увачана, польстился, указал охранникам на кама пальцем. Шамана увезли. Куда? Следы в трясине терялись.
Больше оленьи пастухи не видели своего вожака и целителя в Дэлин Буга (Срединном мире – эвенк. яз.). Втайне все же надеялись: Увачан не погиб. Перевоплотился в медведя, и бродит по тайге – ждет заветного часа. Но шел год, другой, уже десять зим сменили лето, кам не объявлялся… Правда, последние события заставили вновь заговорить об исчезнувшем шамане.
Молодая эвенкийка третьи сутки не могла родить. Роды у женщины принимала старая повитуха. Помнила еще, как Увачан помогал ей самой разродиться. Старуха подвесила женщину на раскинутых руках на специально сооруженную изгородь из ветвей стланика, заставила тужиться… Воды давно отошли. У роженицы начался жар, она словно горела в огне, с каждым часом теряла силы.
- Готовьтесь, - предупредила сородичей повитуха: – Тангара, дух здешних гор, к себе хочет забрать молодайку.
О тяжелых родах по рации в райцентр сообщил бригадир оленеводческой бригады Унгковыль. Услышал в ответ:
-Чего тянешь? Вези роженицу в районную больницу. Иначе из-за своей темноты и невежества потеряешь и жену, и ребенка.
- Решайся, я с тобой, - чуть слышно прошептала Агаяна своему последышу. Непросто дались ей эти слова, против веками сложившегося уклада шла.
В эвенкийском стойбище начался ропот недовольства. Вперед выступили старцы:
- Не нам судить, кому жить, кому в страну Заката путь держать. Тангара лучше знает.
Унгковыль оттолкнул стариков, ворвался в запретный для мужчин чистый чум. Собрал пожитки роженицы, усадил ее на нарты. И погнал упряжку ездовых оленей в сторону Тунгокочена: там построили больницу, из большого города на самолете прилетела докторша.
Старики не успокоились. Подняли стойбище на ноги. Собрали всех мужчин, и те, прихватив ружья, кинулись вдогонку за беглецами. Нельзя молодой докторице доверить роженицу: уморит и ее, и ребенка… Пришлая на севере медичка колет руку пациентам иглой, и забирает у них кровь. А вместе с кровью и жизненную силу вытягивает! – были уверены эвенки. Она, докторша, втыкает в жилу (вену – авт.) шприц, и вливает туда какую-то жидкость. Меняет сущность у человека! Но эвенк с иной кровью – уже не истиный орочон, чужак. Безглазые духи не признают его по запаху – не станут помогать.
Унгковыль опередил преследователей на час. Примчался в районный центр за полночь. Валентину, врача, подняли с постели. В больничной палате зажгли несколько керосиновых ламп, роженицу положили на стол, покрытый простынью. Молодая докторша осмотрела женщину: до утра не дотянет, слишком много крови потеряла. Так что на санавиацию рассчитывать бессмысленно – самой надо действовать.
Младенец шел ножками. Опытный-то акушер не всегда в такой ситуации справится, а тут весь багаж знаний умещался на одной страничке вузовского учебника, где автор текста советовал: «…плод необходимо повернуть». Легко написать! Как такое сделать?
Курс подготовки будущих врачей в омском мединституте, где училась Валентина Герасимова, в связи с начавшейся в сорок первом году войной, был ускоренным. Акушерство и гинекологию выкинули. Решили, что когда гремят орудия, и землю давят гусеницы вражеских танков, женщинам не до родов. Если бы! Жизнь-то никто не отменял… Эвенки в северной тайге жили по своим привычным ритмам. Пасли оленей, охотились. Разве производственное задание на сдачу пушнины увеличилось. Но это не мешало агиканам, то есть таежникам, создавать новые семьи, рожать детей.
Валентина, и весь больничный медперсонал, боролись за жизнь роженицы уже третий час. Вкололи юной эвенкийке сердечные средства. Затем определили у нее группу крови, и одна из медсестер легла на соседний стол для прямого переливания крови… Валентина ввела руку в шейку матки роженицы, глубже… глубже. Нащупала ручку младенца, и повернула плод в чреве матери.
- Кажется, ничего не сломала! - пронеслось в голове. – Она не слышала выстрела за окном. Не слышала, как пуля с визгом впилась в оконный косяк… За стенами больницы собралась хмурая толпа орочон. Один мужчина выстрелил в окно операционной. Целился в докторшу. Но эвенк Иглэнчин успел подскочить к нему и толкнуть в сторону дуло его ружья. А потом заслонил своим телом проем окна:
- В меня стреляй!.. Не слышал разве? Докторицу сам шатамар (медведь-шестилетка – эвенк. яз.) признал! Однако, силу свою ей отдал.
Тут надо вернуться на пару месяцев назад - в осенний августовский день, и к встрече с медведем, о которой Валентина вскоре забыла. Но не эвенки…
Молодой докторше пришлось отправиться в командировку на эвенкийское стойбище – там, судя по сообщению по рации, вспыхнула дизентерия.
В поездке верхом на лошадях ее сопровождали несколько мужчин-охотников. Путь в один конец занимал пять суток. На привале мужчины занялись костром, поставили на огонь чайник. А Валентина лазила по кустам в поисках дикой малины. «Ты это, Валюха, далеко-то не убегай!» - на всякий случай предупредили ее попутчики. Но какое там! Увлекшись, переходила от куста к кусту. Набрела на рясный куст, стала уплетать дикую малину. Раздвинула ветви, и неожиданно столкнулась с другим любителем ягод. Громадный медведь, встав на задние лапы, тоже лакомился ягодой с куста. Пахнуло жаром из его пасти. В упор на нее уставились маленькие глазки с красными белками. В них не было угрозы, скорее, оторопь от неожиданной встречи с человеком. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем медведь попятился, грузно упал на четыре лапы, и ломанулся прочь через кусты и валежины, не выбирая пути.
Валентина, только тут выйдя из оцепенения, закричала в испуге. На крик прибежали мужики-попутчики, успев прихватить ружья. Но уже не застали на месте шатамара, лишь слышался треск ломаемых им на бегу сучьев.
- Счастливая ты, девка, однако! - буркнул эвенк Иглэнчин. – Чернолицый старик тебе тропу уступил.
После той поездки Валентина заметила, что отношение таежных кочевников к ней изменилось – все ее поручения теперь выполнялись безропотно. Оленьи пастухи не спорили, даже когда по указке докторицы приходилось сжигать чумы с пожитками больных людей, и оставлять в огне трупы умерших сородичей - а только так можно было остановить распространение кишечной инфекции.
Эвенки, дорожные попутчики молоденькой докторши, не сомневались: шаман Увачан перевоплотился в медведя. Долго бродил по тайге в поисках преемника. Нашел, наконец, кому передать тайные знания. Докторица – не эвенкийка. Худо, конечно. Но в ее роду по матери были арии, коренные алтайцы. Шатамар это сразу учуял!
Медсестра вынесла завернутого в пеленку младенца на улицу. Показала сверток эвенкам, осадившим больницу.
- Девочка. – Поискала глазами бригадира оленеводов. - Как назовешь, папаша?
- Дак… Валюхой, однако.

Рассказ Нины Коледневой - победителя 2-го этапа Пятого конкурса "Север - страна без границ"(3 место, 2 этап).