Часть первая. Зайцы под свастикой

Попасть в Финляндию из Сортавалы проще всего с контрабандистами. Привычная для горожан такса за шоп-тур одного дня – блок сигарет. Но мы едем на неделю, и нас берут бесплатно: лишь бы на границе назвали своим и курево, и ящик пива.
Тот же водитель, что вопреки предупреждениям финского минздрава поставляет соседям отравляющие вещества, сотрудничает с отечественными врачами. Например, снабдил их крючками для удаления клещей из заграничного «Агромаркета». Нам не страшен ни энцефалит, ни дорога. Ещё в подъезде бьётся под ногами забытая кем-то водочная бутылка: на счастье! Карельский посёлок (а до Сортавалы не близко) обходится без транспорта, но мы ловим двадцатиметровую фуру. На первом отрезке нашего безбилетного маршрута трясёт. «У вас тут дороги нет. Хуже этой ещё нигде не видел, честно», – признаётся дальнобойщик из Воронежа. В эти северные края он возит кукурузу на путинские фермы, а обратно – проволоку (уж не спросили, для кого). Сортавала встречает дождём, под завесой которого пересадка в набитую сигаретами машину выглядит загадочнее. Залитая дорога окончательно даёт возможность почувствовать себя как на пиратском судне. Из города буквально выплываем.
Атмосферный фронт навис по обе стороны границы. Но и в дождь агитка времён Зимней войны, – «у финнов тепло и сытно» – сомнений не вызывает. Почему бы не почувствовать себя как дома? Здешний кордон разделяет не столько Россию и Финляндию, сколько Карелию и Карелию. Ту, где победили красные, и ту, где победили белые. Впору запеть «Принимай нас, Суоми-красавица», только не с красным, а с белым флагом… Нашим пораженческим настроениям отвечают карельские хоругви, вывешенные хуторянами приграничной финской общины.
Водитель спрашивает, кого где высадить, и попутчики разбредаются по магазинам. Они встретят там толпы соотечественников, русскоговорящих продавцов и специальные таблички на родном языке: «О всех случаях кражи мы сообщаем в полицию» (в примерочной секонд-хенда!) или «Убедительная просьба – пакеты без продавца НЕ ВСКРЫВАТЬ!». Ну а в общественных туалетах познакомятся с иной культурой: душ для подмывания, подъёмник для инвалидов, горшок и пеленальный столик для малышей.
Мы приехали в Йоэнсуу не ради шопинга. Высаживаемся у «Кареликума». При слове «музей» наш человек зевает, а здесь можно трогать экспонаты и удобно посидеть в любом зале. Если в зале первобытного общества, то на шкурах, поглаживая белок, древнюю карельскую валюту, ну а в зале карельской музыки – на лавочке с караоке. Разохотившись, думаешь, не предложат ли и в сауне попариться: но нет, остаётся фотографироваться с веником и манекеном на полке́.
Впрочем, до всего этого можно и не дойти. Мы надолго застряли сразу при входе, на игровой улице «Мукулакату».
Взрослым остаётся заглядывать в её окошки лишь снаружи. Для них это городок ушедшего детства, манящий беспечным уютом миниатюрных предметов. Другой сказочный мир воспоминаний, «Luovutettu Karjala» («Утраченная Карелия») – этажом выше. Радиоприёмник, помнящий финские голоса станций в Сортавале и Выборге, секретер, книги, посуда… то, что не могли забрать из дома многие беженцы с отходивших Советскому Союзу приладожских территорий. Тут же ещё один городок прошлого. На макете довоенной Сортавалы, запечатлевшем невозвратимую юность финляндской независимости – беспечный уют миниатюрных домиков. Находим то окошко, за которым проездом пили чай, чтобы сегодня отправиться в гости на Сортавальскую улицу Йоэнсуу: сетка знакомых названий в юго-восточном уголке городской карты создаёт модель Утраченной Карелии под открытым небом. Мы остановимся в таком же деревянном доме 30-х годов, какими пестрит музейный макет.
Заграничные карелы умеют ценить личное пространство, обходясь без заборов, псов на привязи и спущенных с неё. Лёгкие деревянные двери, белая мебель на траве – вид одноэтажной Финляндии вызывает сомнения в том, что здесь бывает настоящая зима. А может быть, соседние российские районы потому и приравнены к Крайнему Северу, что имеют такой суровый вид?
Открытый стиль жизни сохраняется и в многоквартирных домах. Целиком прозрачные балконы (вплоть до самых нижних, стоящих прямо на газоне) демонстрируют изящную меблировку, как кукольные домики.
Чтобы понять, как живёт народ, надо увидеть не только дома, но и домовины. И действительно, местные кладбища – это те же газоны, но с ровными рядами надгробий. Даже на православном участке нет гнетущего духа погостов с наползающими одна на другую оградками, вениками пластмассовых цветов, навязчивым глазением фотографий. Нет столов и остатков с них, подъедаемых животными и допиваемых окрестными бомжами. Кое-где горят свечи в фонариках, у резервуаров с водой висят общественные лейки, меж лютеранскими, православными и свастическими крестами снуют зайцы – довольные, как и мы, отсутствию в городе собак.
Свастика (hakaristi) остаётся символом вооружённых сил Финляндии с 1918 года. Из наших граждан только жители Приладожья достаточно приучены к ней. Она примелькалась на изображениях Креста Свободы, обязательных для воинских мемориалов – даже восстановленных в постсоветской России. Сейчас мы впервые видим такой на финской земле. Лаконичные квадраты гранитных плит называют место рождения и смерти. Случается, что оба городка теперь наши: «Импилахти, 1916 – Питкяранта, 1940». Выше – имя и звание. Например: «капрал Павел Миронов» (korpr. Paavo Mironoff). Крестом Свободы, только реальным, с бантом, встречает нас и православный храм неподалёку. Массивная рама прижимает награду к грамоте за подписью верховного главнокомандующего Маннергейма. Крест здесь с войны, один на всех прихожанок, потерявших мужей и сыновей.
Начинающаяся от храма Церковная улица (Kirkkokatu) другим концом упирается в лютеранскую кирху. Церкви того же архитектора сохранились и на российской стороне. Вот только, скажем, в Мельниково, где кирху обратили в Дом культуры, процветает культура сельских дискотек. Ночью светомузыка и грохот, днём убожество самодеятельности. А если здание дышит трубами орга́на, оно не кажется пустым даже в тишине. Можно, вопреки Тютчеву, не любить лютеран богослуженье, но за величественным молчанием услышать вечность. (Как раз на службе женщины-священника дух времени ещё и зафонит в нетолерантных ушах).
…Женские голоса под электрогитару мы услышали в саду своих финских друзей. Яркко и Тиина уже привыкли, что с соседского чердака доносится до их яблонь тяжёлая музыка, а мы спешим знакомиться. Пока невестка занята репетицией, открывает свекровь. Она видит через застеклённую веранду гостей, а мы – редкую осанку и настоящую пантомиму, приглашающую войти. Перед нами Хейди Ваарна, актриса, потерявшая голос. Она совершенно нема, но мы услышим её на неожиданно подаренном диске: «Vysotskin lauluja» («Песни Высоцкого»).
Поднимаемся на чердачок: оказывается, столько шума производят две хрупкие девушки! Узнав, что мы из России, панки первым делом вспоминают про «Pussy Riot». Барабанщица переходит на русский, учительницей которого готовится стать после университета, а невестка-вокалистка отбивает охоту замахнуться на финский одним названием группы: «Verkkosukkahousu» (какие-то чулки). Муж Сьюзан – более известный рокер, и у него не чулки, а «Сумасшедшие шапки» («Hullut Hattuset»). Рок в Финляндии слушают с пелёнок, и «шапки» нашли свою нишу среди детсадовцев и младших школьников. У самой 27-летней Sussu "Pussy" Lehenberg трое по лавкам. Такой вот панк-феминизм.
Тем временем у столика под яблонями, где тоже снуют трое детей, нас принимают за фанатов панк-рока, и зовут этим же вечером на «Парафест». Знаменитый «Илосаарирок», которому даже посвящён зал в «Кареликуме», уже прошёл, а это – одно из камерных мероприятий Йоэнсуу. Сегодня люди пришли сюда на «Именины Пертти Курика» («Pertti Kurikan nimipäivät»).
Без знания языка кажется, что группа наяривает одну и ту же песню. Поэтому нам интереснее посмотреть на слушателей. Похоже, панк перерос здесь масштабы субкультуры – публика не отличается от обычных прохожих. Но кто бы мог подумать, что милая старушка, которую вы встретили днём, к ночи будет подпевать грубиянам Пертти! Повеселившись, карелы мирно разъехались: кто на велосипеде, кто на инвалидной коляске. Кстати, «именинники» тоже имеют проблемы со здоровьем. Все они дауны. Хорошо, что мы узнали об этом уже после концерта, и не чувствовали себя сильнее и умнее «слабоумных».

Часть вторая. С пианиной наперевес

Наутро после панк-фестиваля мы обнаруживаем, что дети исчезли. Неужели поработала финская ювенальная юстиция, воспетая отечественными СМИ? Как выяснилось, с середины августа здесь начинается учёба. Нам тоже хочется в заграничную школу. Исполняется и эта прихоть, да с ветерком и музыкой! Любезный Яркко специально для нас настраивает магнитолу на «Дорожное радио». Но от его простодушия становится только стыдно: зачем эти деградантские песни ловятся и по сю сторону границы?
Школа в районе Нииниваара оказывается с музыкальным уклоном. Понятно, почему в Йоэнсуу не вырастают любители шансона. В классе столько инструментов, что рядовой россиянин у многих и названий не скажет. А тут все дети на них играют – это общий принцип уроков музыки на Западе.
Учительская вызывает гнусное желание навеки поселиться тут. Настоящая квартира-студия. Можно развалиться на диване и наблюдать, как кто-то работает за компьютером, подсел к столу для переговоров, хозяйничает между плитой и посудомоечной машиной. А потом перебраться в кресло-качалку и считать на холодильнике магниты с мордашками коллег. Учителя настолько довольны жизнью, что не возникает сомнений в их психическом здоровье.
Поговорить с педагогами любопытно, но учебник Старкова ещё за партой наступил на горло этой песне. Находкой для шпиона становится русская школа Йоэнсуу, одна из трёх в Финляндии. Выходцы из России не оккупировали её: три четверти учеников финны. Считается, что владеть русским перспективно для бизнеса.
Нас приглашают на урок математики. Учительница ведёт его с акцентом: она финка. Школьники ходят в носках, на уроке свободно перемещаются по классу, но друг другу не мешают. На стене – расписание уроков, написанное руками четвероклашек, кое-где с умилительными ошибками: «физкултура» и даже «русский язик». Реакция на правильно решённый пример у класса американская: «Yes!». Тут же слышим и приглушённое «блин!». Вот и русским духом запахло!
В начальных классах уроки делятся между двумя языкам поровну. Кроме того, дети учат английский, с седьмого класса – шведский, в восьмом классе факультативно – немецкий или французский. В летнем лагере занимались и карельским. Основательно подготовившись, они съездили в Кижи – уже не как иностранцы, а как свои.
В такую школу хочется вернуться. «Back to school…»: никого не пугает рекламный слоган на традиционном стенде для сладостей в супермаркетах. «…With Candyking»: с кульком брендовых развесных конфет мы и направляемся погостить в другую семью. Пока мальчик и девочка жадно шуршат угощением, хозяйка объясняет их ажиотаж. В финских семьях маленьким лакомкам отведён один день в неделю, «кэндидэй». Минна назначила субботу, и нынешний четверг выдался внеочередным конфетным днём.
Двум старшим детям не повезло: они уже студенты, и праздник прошёл мимо них. Стоп! Старушка-Европа, кажется, не собирается умирать. Финка улыбается: «Да, последние лет двадцать у нас бэби-бум. Люди хотят иметь большие семьи».
Разрушен и стереотип о европейском негостеприимстве. Радушие открыто проявляется даже на улице. Никто не раздражается, когда фотографируешь его дом, его сад. Стоило нам приостановиться с картой в тихом уголке Йоэнсуу, как из-за ближайшей двери вышла старушка, показавшая дорогу. Попытка достать карту в центре тормознула подвыпившего велосипедиста. Не успели мы опомниться, как он припарковался, одолжил у прохожих ручку, подложил под карту тротуар, на карачках начертил маршрут и предложил переночевать у себя.
Нам было где пожить, но столоваться у экономных европейцев мы не рассчитывали. Цены в супермаркете подсказали, что придётся сесть на овсяночную диету. И вот, в первой же семье к ужину является шкворчащая жаровня и ароматы национальных блюд. Нас приглашают к столу, но русские понятия о вежливости вынуждают отказаться и мямлить об овсянке. Европейцы не любят принуждать гостя. Тогда хозяева с королевской вежливостью достали себе мюсли… У Минны мы уже и не думаем отказываться от северного оленя.
Утром, собираясь на работу, она оставит вчерашним знакомым ключи. Для нас самое ценное в этой квартире – столетнее пианино композитора Оскара Мериканто. «Эх, пианино, пианино…». Продолжая путешествие по финским хороминам, мы, как герой известного мультфильма, попадаем в лес. Впрочем, жители Йоэнсуу и свой карельский городок считают лесом. «Хочу домой, в мой лес!» – так выразила хозяйка пианино своё настроение в отпуске. Фраза, неожиданная для участников шоп-туров сюда. А ведь правда. То зайцы-выбегайцы, то соколы: один разглядывал нас, сев на качели под многоэтажкой.
Но мы проведём последние финские дни в настоящей глуши, на одинокой даче у лесного озера. «С лебедями, с чучелами…». Чтобы получше рассмотреть крылатый символ страны, совершаем лодочные прогулки. Вечерами хозяин топит для нас сауну, а на прощание учит делать каноэ. Понадобилось всего ничего: палки из леса, охапки папоротника, кусок тента. И вот мы уже плывём.
Реки, к счастью и для каноэ, и для экологии, текут из Финляндии в Россию, а не наоборот. Чтобы не удивлять таможню, решаем покинуть страну прозаично, на машине. Несколько часов в ожидании водителя можно посвятить и городским магазинам. Начинаем с ремесленного квартала близ «Кареликума». Это как «Мукулакату», только для взрослых. Вещи ручной работы производятся прямо на глазах. Женщины за деревянными станками ткут карельские полотна, стучит по наковальне кузнец. В здешней антикварной лавке ничего не хочется покупать – так хороша экспозиция, составленная из сотен старинных мелочей. Не беда, есть в городе места, где не только хочется, но и всё по карману: барахолки. Так мы обживаемся вещами, обрастаем шкурами. Со свёрнутой под мышкой лисой, оленьим ковриком из Лапландии и пакетами водитель узнаёт клиентов издалека. Со временем он догадывается, что главный наш груз – впечатления:
– Каждую неделю езжу в Йоэнсуу, штампы некуда ставить, замучился паспорта менять, а что я тут вижу? «Призму» да аквапарк.
Однако не так скучно и в магазинах. 
– Как-то в петрозаводском костёле нам разрешили поиграть на фисгармонии. Мы о ней даже и не мечтали, а в Тохмаярви, оказывается, на блошке можно купить… И скидку обещали, и телефон дали – забирайте в любое время. Да как её забрать?
– А что такое фисгармония?
Так шофёр Серёга втянулся в авантюру по вывозу домашнего органа: «А то что это за жизнь, без пианины?».
– А что такое фисгармония? – сурово спросил таможенник. Несмотря на тыкание по клавишам, взвешиваемый инструмент подозрительно молчал, а про педали нас не спросили. Убедившись, что ничего не понимает, составление протокола служивый доверил нам самим.
Как объяснить хотя бы время на кассовом чеке? Продавец, шаркая тапочками, открыл магазин уже при фонарях. Но записали всё официальным языком: «Инструмент был приобретён, по предварительному сговору, в ночное время». Переплыть границу на каноэ было бы менее сомнительно.
…Органчик жалобно дребезжит на чересполосно асфальтированной карельской дороге. Теперь разговорился и водитель. Из русской ночи обрывками снов наплывает прошлое. Посёлок Ляскеля, работа на заводе, производившем четверть обойной бумаги в стране… невыплаченные зарплаты, перекрывание моста, попытки создать профсоюз и судиться… банкротство и продажа за бесценок… «Белуга-вор», подбитый из гранатомёта посреди Петрозаводска, и сданный москвичам бизнес… Мы не стали спрашивать, зачем он учит финский.

Рассказы Романа и Дарьи Нуриевых - победителей 2-го этапа Пятого конкурса "Север - страна без границ" (2 место, 2 этап).