Самолет сел на выхолощенную арктическими ветрами снежную целину. Приземлились плавно и почти бесшумно, как будто в изнеможении после трудового дня упали без сил на белоснежную пуховую перину. 
Ещё на предполётных сборах руководитель — высокий сухой мужчина в очках, увеличивающих глазницы до размеров куриного яйца — объявил нам план по заготовкам и, нагрузив крылатый вагон топливом и лесом, запасными частями для снегоходов и современными бусами, мы отправились за четыре тысячи морских миль от дома, чтобы набить дюралевый галион ценными рогами и копытами, шкурами и пушниной.
Было нас человек десять: рабочие-заготовители, оценщик, бухгалтер, переводчик. Увязались и два венгра-этнографа, приданные нам по линии отделения географического общества.
Вид за иллюминатором не слишком отличался от пейзажей степной зимней южной Сибири — тот же белоснежный ковёр, покрытый густой серой пеленой, чуть подсвеченной белым, не слишком ярким диском, зависшим чуть выше горизонта; те же серые фигурки, укутанные как малые дети потеплее во всё сразу; то же ощущение вечного небытия, оживляемого лишь твоим голосом, густым дыханием и джинами, парящими над жерлами небольших конусообразных тур, окружённых мистическими, явно рукотворными сооружениями, напоминающими гигантские штабеля дров.
С лязганьем открылась изогнутая дверь и по приставному траппу на борт ворвался густой ничем не пахнущий дым. Венгры, обернувшись в толстые шарфы-шейные корсеты, резво спрыгнули на снег и устремились по ветру к подтверждению на практике своих неведомых историко-этнографических теорий. Оценщик с переводчиком двинулись за венграми в сторону стада и чернеющих на снегу чумов.
Мы с братией занялись разгрузкой и вскоре пятидесятиградусный мороз сменился лёгкой прохладой. Лишь обильный иней на ресницах, бороде, усах и местах сочленения рукавиц и ватников говорил об обманчивости наших ощущений.
— Пирт ест..., — послышалось за спиной, когда брезентовым пологом я укрывал очередную партию строганных деревянных жердей, вылетающих как по щучьему велению из транспортного люка.
«Местный», — решил я. Узкие глаза. Плоское лицо. Шкура вместо ватника. Самодельные меховые унты, огромные рукавицы и соболья шапка, плотно закрывающая шею и предплечья.
— Нет! Нету! — крикнул кто-то из ребят и, подойдя ко мне ближе, серьезно добавил, — спирт не смей местным продавать! Спиваются очень быстро. 
Абориген в это время, ничего более так и не произнеся, удалился. Закончив разгрузку, мы двинулись по его следам на поиски отважных венгерских пионеров. По пути встретили переводчика и тот вкратце, только для одного новичка — меня — описал особенности жизни и ментальности местных дремучих жителей, их хитрый быд, верования, табу и особенности поведения, пугающие впервые попавшего в круговорот гигантского общественного оленьего стада, в пропахший рыбьим жиром и, не смываемым никогда по понятным причинам, потом чум.
Чем ближе мы приближались к стойбищу, тем меньше я понимал что предстаёт моему взору. То очертания древнеегипетской, неправильной формы пирамиды проявлялись вдали; то погребальный курган, припорошённый снегом, обнажал своё чрево, сотрясая разум ужасающей картиной свалки человеческих останков; то пирамидальное сооружение с игольчатыми стенами уносило сознание в отдалённые уголки вселенной.
— Это щука, — прервал мои мысли переводчик, видя, что моё дыхание участилось, а поступь, и без того не слишком уверенная из-за отсутствия твёрдой почвы, превратилась в хаос пляски конечностей.
Тысячи внушительных размеров рыбьих туш, уложенных одна на другую, разрубали безжизненное плато и моё сознание. Я услышал голоса и очнулся. Три человека, образовав импровизированный круг, о чём-то оживлённо беседовали - два наших венгра и, судя по одежде и форме лица, кто-то из местных.
— Чукча знает венгерский? - спросил я переводчика.
— Хм, — улыбнулся тот, — понимаешь, в чём дело... Все нормальные этносы несколько тысяч лет назад перекочевали на юг и запад Евразии — туда, где цветущие луга и густые леса позволяли заниматься охотой и собирательством с меньшими затратами сил. А венгры шли в обратную сторону, направляемые своей, никому не известной до наших дней, логикой. Оказавшись в этих суровых местах, как ни странно, выжили. Природа изменила их облик до неузнаваемости, язык же почти не тронув.
Я взглянул на переводчика. Ни тени улыбки, ни толики саркастических интонаций.
— Можно купить несколько туш рыбы? — прикрикнул я в сторону странной троицы. Переводчик гаркнул что-то по-птичьи.
— Этя ня рыба, — со страшным акцентом ответил одетый в отделанную оленью шкуру человек.
— Даю рубль за двух щук, — продолжил я.
— Не нунна, — не сдавался местный, — этя ня рыба.
— Как не рыба? Это же щука. Отличная жирная щука. Таких размеров я в жизни не видел. Три рубля даю.
Местный достал увесистый свёрток из зелёного деревянного ящика подпиравшего чум, откинул тяжелый полог и поманил рукой за собою. Мы вошли. Тяжёлый запах, полумрак, странный глухой треск в печке-буржуйке. Хозяин, присев на пушистую шкуру, развернул что-то, достал нож и настрогал длинных тонких абсолютно белых ломтей.
— Воть эта риба! Ешь, — и протянул один кусок мне.
— Омуль. Бери, — шепнул переводчик.
Мороженое с животным запахом. Фантастика. Мерзлая строганина крошилась на зубах и тут же превращалась в почти безвкусную жирную питательную массу.
Чукча встал, быстрым шагом юркнул на мороз и, спустя несколько секунд, вернулся с двумя тушами морщинистой щуки в руках. Я потянулся к карману с деньгами. Абориген подошёл к буржуйке, отворил дверцу, забросил на ещё красные угли обе рыбины и тут же захлопнул портал огненного жерла. Почти сразу едкий запах разнёсся по чуму, печь оживилась и труба утробно заурчала, выбрасывая в отверстие на самом верху жилища чёрный дым.
— Дерева здесь нет, — рассасывая кусок омуля объяснил переводчик, — щука идёт вместо дров. Летом идёт заготовка как у нас не лесосеках. Укладывают штабелями чтобы просохла. Сухой рыбий жир хорошо горит. 
Я улыбнулся и удивленно покачал головой.
Остаток вахты пролетел незаметно. Оценка, обмен, забой, разделка, сортировка, погрузка. 
Через неделю по утру, попрощавшись с гостеприимными хозяевами тундры, побрели к нашей крылатой посудине. Я замыкал подъём. Напоследок, уже на ступеньках трапа, развернулся и взглянул на белую суровую пустыню, на несколько секунд задержал дыхание, выпустил на свободу полупрозрачную густую струю пара и сделал шаг наверх.
— Пирт ест? - послышалось вдруг позади.
Я прислушался к звукам в кабине самолёта, обернулся и добродушно взглянул на странную фигуру, непокорно возвышающуюся над белым инопланетным безмолвием. Помолчал немного и тихо ответил «есть».
— Тода здратуйте! — послышалось в ответ и на протянутой мне открытой голой ладоне блеснул отполированный костяной нож с ручкой в форме щуки, с большими зазубринами на рукояти, украшенной рельефами сказочных неземных существ.

Рассказ Константина Силко - победителя 2-го этапа Пятого конкурса "Север - страна без границ" (3 место, 2 этап).